Основные события и места петербургской литературной жизни с 1999 по 2020 год в рассылке Дарьи Суховей
7 февраля в КНИЖНОЙ ЛАВКЕ ПИСАТЕЛЯ на Невском пр. 66 состоится обнародование книги поэзии Романа Сергеевича Осминкина «Тексты с внеположными задачами». В рамках обнародования состоится лекция автора, прерываемая чтением его стихов в самые неподходящие моменты самыми неожиданными способами самыми случайными людьми. Что такое «тексты с внеположными задачами»? И что это вообще за задачи такие? Ведь если есть какие-то внеположные поэзии задачи, то, следовательно, есть и положенные? Пафос автора книги заключается в таком парадоксальном на первый взгляд утверждении, что настоящая поэзия всегда занимается внеположными ей задачами. Как только поэзия четко и ясно представляет свои задачи, как только она начинает безукоризненно следовать им, так тут же она закостеневает в стиль, жанр и превращается из истинностной процедуры в изящную словесность. Ведь сам феномен поэзии, как лишенной всякой внешнего целеполагания языковой игры – это исторический результат последовательного освобождения поэтической лиры от ритуальных камланий, воспевания, дидактики, референции и любой наррации, наконец. И вот, казалось бы, достигши чистой имманенции, поэзия, наконец-то может заняться положенными ей задачами. Но на поверку оказывается, что ничего собственно поэтического, априори самоценного и предзаданного, никакого пресуппозиционального содержания в ней нет. Осознав этот прискорбный факт, поэзия принялась оплакивать его. Этим и живет до сих пор. Но если факт осознан, то слова достигли своего самосознания, а это значит, что они как «слова для себя» могут сами теперь выбирать что им положено, а что нет, вернуть себе прикладное измерение, вторгнуться в грубую эмпирию злободневности без страха и упрека быть превратно воспринятыми и наивно инструментализированными. Это, если на то уж пошло, и есть сверхзадача поэзии сегодня – прикладывать себя к личным и социальным травмам, ранкам, малейшим ушибам и порезам, но с той лишь разницей, что современную поэзию никто об этом уже не просит (да и не попросит, так как для этого есть куда более действенные аффекты) – она сама определяет свой социальный заказ. И если после такого приложения, такого марш-броска за пределы своего уютного «положенного» языкового континуума, поэзия вдруг обретает подлинное обновление через вне-положность или терпит очередную неудачу – это и будет ее истиной, регистрацией акта трансгрессии через границы положенного и неположенного, поэтического и обыденного, искусства и жизни. [соб. инф.]