СПбЛитГид: 1999–2019

Центр Андрея Белого представляет: Поэтический вечер Кирилла Корчагина. Московский поэт, критик, Кирилл Корчагин — один из тех представителей молодого поколения, кто наиболее активно — если не сказать монументально — участвует в текущем литературном процессе. Не далее чем в этом месяце ему присудили премию Андрея Белого в номинации «литературная критика и проекты». Как критик, Корчагин — фигура, с которой, безусловно, нужно считаться. Рецензии в толстых журналах, кураторство «Хроники поэтического книгоиздания» в журнале «Воздух» (где Корчагин выступает одним из самых активных рецензентов), культуртрегерство на поэтических вечерах в Москве, филологические статьи, — индекс цитируемости прозы Корчагина велик, на неё ссылаются, с ней спорят, её ждут как обязательный отклик на ту или иную действительно актуальную поэтическую книгу. При этом, возникает такое ощущение, будто бы стихотворения Кирилла Корчагина находятся в некоем вакууме. После выхода книги появилось несколько рецензий, но не вполне очевидно, насколько они исчерпывают «Пропозиции» как феномен. Достаточно обтекаемые отзывы в журнале «Воздух» (Лев Оборин, Анна Голубкова, Пётр Разумов), затем вроде бы дискуссия в альманахе «Транслит» (Сергей Огурцов и опять же Анна Голубкова), но и она сведена к довольно узкой проблеме (отсутствия) авторской интенции в этих текстах. Важная рецензия в «НЛО»: Евгения Суслова подробно пишет о «мета-экспрессионизме» Корчагина и об аналитизме лирического «я» в этих текстах («субъект здесь сам становится пейзажем»). Затем — рецензия Данилы Давыдова в «Новом мире», выполненная в энциклопедическом жанре и попутно раскланивающаяся со всеми предыдущими мнениями. Достаточно точный анализ некоторых особенностей «Пропозиций» можно найти в книге Александра Житенёва «Неомодернизм»: «Пафос “исследования” превращает книгу в ряд феноменологических экзерсисов, где изъятие субъектного центра мира приводит к его окончательному рассыпанию: “заздравные кубки расколоты / кентавры разъятые среди объедков / с чёрной пингвиньей кровью”». Безусловно важно то, что говорит сам автор в манифесте: «Я ставлю … цель: реконструировать своеобразны[е] коллективны[е] миф[ы] … [, чтобы] с “приближенным к натуральному” экзистенциальным ужасом … посмотреть на заложенные в них противоречия». Сохраняя «границы собственно лирического высказывания», Корчагину, при этом, важно «не … солидаризироваться (в рамках текста, само собой) с той или иной высказываемой позицией». За это ухватываются почти все рецензенты, выстраивая дальше свою оценку скорее в соотношении с этим метаописанием, чем с собственно стихами. Специфична сама ситуация, где, оговариваясь о внутренних особенностях этих текстов, литературное сообщество в первую очередь нервно пытается отрефлексировать авторскую позицию. Корчагин, конечно, провоцирует на это, используя центоны, нарушая дискурсивную этику, но в итоге — большинство рецензентов пытаются ответить на вопрос «а что же хотел сказать автор?». Очевидна ирония всего происходящего. Другой почти не затронутый вопрос — формальная сторона этих текстов. Пётр Разумов высказывается в духе того, что верлибризация здесь инструмент европеизации этих стихотворений, Сергей Огурцов отмечает «…монотонность „эпической” интонации, визуально равные строки, запись в одну строфу, минимум пунктуации, одинаково тяжелые (величественные) эпитеты, восторженный романтический дух и возвышенно-аскетический пафос — эта поэтика на редкость однородна и явно осознает эту однородность как задачу», Данила Давыдов вторит ему, замечая «вязкость» этих текстов, но совершенно не ясно, какой вывод относительно содержания следует из конкретно этих наблюдений над формой. Александр Житенёв предлагает интересный грамматический анализ («я» — «ты» — «мы»), но вывод опять ведёт нас в сторону вопроса о субъектности этих стихов и их аксиологии. Третий непроявленный момент — полное отсутствие какой бы то ни было внятной оценки стихотворений Корчагина в их соотношении с контекстом: что представляют собой «Пропозиции» на фоне сегодняшнего литературного процесса? Есть ли родственные эстетики? В самом деле, почему в рецензии Анны Голубковой в альманахе «Транслит» поэт Корчагин противопоставляется Всеволоду Емелину, а в книге Александра Житенёва — Андрею Родионову? Нет ли некой предвзятости в насильственном соположении этих фигур (пусть и в целях разграничения)? Какова рецепция этих текстов литературным сообществом (пишущими поэтами и прозаиками, а не критиками)? В плане генеалогических связей этой поэтики — свою лепту Центр Андрея Белого однажды уже внёс: см. видеодокументацию вечера «Сердце-обличитель» #4, где Кирилл Корчагин комментирует важные для него претексты (http://youtu.be/e8fedaQoH2g). Понятно, что уже описанные в существующих отзывах узлы (политическое vs.поэтическое, марксистский и «нордический» миф, ситуация тотального зияния лирического субъекта, неожиданное обращение к практикам поэтического экспрессионизма, образная система, рассмотренная Евгенией Сусловой и Александром Житенёвым) требуют дальнейшего разговора и описания. Эти и другие вопросы мы и постараемся затронуть в дискуссии после чтения стихов на вечере 16-го декабря. Ведущий вечера - Иван Соколов. [абцентр]

Анна Голубкова Detach person Данила Давыдов Detach person Александр Житенев Detach person Кирилл Корчагин Detach person Лев Оборин Detach person Сергей Огурцов Detach person Пётр Разумов Detach person Евгения Суслова Detach person